Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, продолжая беседы о Лествице, мы пришли  к такой добродетели, которая кажется понятной. Но это, что называется, ложные друзья переводчика. Добродетель эта называется кротость. Мы о ее важности узнаём из разных источников, в том числе из Евангелия, где говорится «блажени кротции» — настолько важна эта добродетель. Но если посмотреть, что с ней ассоциируется у современных людей и даже у людей  XIX века, то, мягко говоря, выяснятся некоторые нестыковки.

У Достоевского есть такой рассказ «Кроткая», сюжет которого родился после прочтения в газете новости о том, что некая швея, которая жила в Петербурге, выбросилась из окна, совершила самоубийство, держа в руках икону Божией Матери. О таком необычном самоубийстве писали газеты, а Достоевский дальше нафантазировал целую историю, что она была такая кроткая, что, в конце концов, не выдержала и самоубилась.

С точки зрения того представления о кротости, которое было во времена Достоевского, — все правильно. Действительно, героиня рассказа кроткая, и ее самоубийство совершенно мотивировано не очень хорошими условиями, в которых она жила. Но можно заподозрить, что с христианством здесь что-то не так, что, наверное, это не та кротость, о которой говорит Евангелие и говорит Иоанн Лествичник.

Действительно, для того, чтобы узнать, что такое кротость как добродетель, и вообще что означает любое ключевое слово, которое используется в христианском учении, нам надо не фантазировать и не брать это из словаря какого-нибудь – даже пусть это не советский словарь, а русский, но это русский словарь XIX века, язык интеллигенции, и там мы тоже прочитаем совершенно не христианское значение слова. Нам надо обращаться к святым отцам.

И вот сейчас мы обращаемся к Иоанну Лествичнику для того, чтобы понять, что такое евангельский термин «кротость», и узнаем такое определение: это неподвижность ума человека на всякие возмущения страстями. То есть ей противоречат два противоположных порока. Один – это понятно, гневливость, когда человек выказывает необязательно сильный гнев, но даже и просто раздражение. А другой – лицемерие, когда он ничего подобного не выказывает, сохраняет более или менее кроткую личину, но внутри он совершенно иначе настроен, хочет отомстить, на ком-то сорваться, не обязательно на том, кто создал для него неудобную ситуацию, а на ком-то еще.

Кстати говоря, это типичное лицемерное поведение у тех людей, которые на работе держатся хорошо, и могут слыть довольно-таки кроткими,  и прекрасно о них сослуживцы отзываются, а дома они оказываются тиранами. Это очень распространенное явление.

А получается, что христианину нужно быть кротким — страсти его смущают, а он не смущается. Конечно, мы уже очень много говорили про разные страсти и о том, что каждая страсть имеет какое-то свое противоядье – способы, которыми можно этой страсти  противостоять. Но сейчас мы говорим о том, что образуется в результате успешного противостояния, а именно, вот эта добродетель кротости.

Есть некоторые люди, которые, действительно, просты не в том смысле, что они мало образованы или малокультурны – они могут быть малообразованы и малокультурны, а могут быть очень хорошо образованы и весьма культурны – дело не в этом. Но они просты в том смысле, что они, действительно, воспринимают некий раздражитель, все, что им встречается в жизни просто так, как оно есть. Не выстраивают вокруг этого никаких страхов, ни желаний что-то захватить, уничтожить у них нет, а просто они воспринимают, как есть, и думают, что с этим делать дальше, и нужно ли вообще что-то делать дальше.

Обычно 90% из того, что нам встречается, как раз мы должны пропустить мимо, пройти и ничего не делать, не обращать внимания. И вот они так и смотрят на эти вещи, делают это  искренне – они такие с детства. Кротость как некий дар Божий. Казалось бы, они это получили без каких-то особых усилий. Таких людей мало, но они есть, их всегда ценят и любят в любом коллективе. Казалось бы, если они это получили без собственных усилий, то христианской добродетели в этом нет, и по-христиански вообще здесь ничего цениться не может. Но это не так. Здесь есть что ценить.

Дело в том, что сохранить эту добродетель кротости, даже если ты ее имеешь даром, ничего за нее не платил, и поэтому склонен не ценить, но сохранил этот дар, — это тоже дорогого стоит. И это, конечно, тоже христианская борьба за добродетель, потому что, повторю, очень легко эту кротость утратить, если мы ее имели каким-то образом. Поэтому это весьма ценится с христианской точки зрения тоже.

Но гораздо более ценится и гораздо более устойчива та кротость, которая приобретена из лицемерного или гневливого поведения, и которая далась ее носителю всякими потами. Он за нее дорого заплатил, он над ней, я бы сказал, дрожит, старается ее не упустить. И подавляющее большинство людей может стяжать кротость только такими трудами. Изначально они ее либо вообще никогда не имели, либо, может быть, они относятся к тому меньшинству, которое все-таки изначально ее имело, но потеряло, потому что не ценило.

Поэтому для большинства людей  кротость – это такая добродетель, которую надо стяжать. И как же ее стяжать? Вот здесь много будет похожего на то, что мы говорили о гордости: только скорбями. Как говорится в другом библейском псалме, яко да приидет кротость на ны, и накажемся. «Накажемся» — значит «научимся» по-славянски. О чем это сказано? О разных скорбях, которые выпадали на долю ветхозаветного Израиля для того, чтобы он стяжал кротость.

То есть мы обязательно должны проходить скорбями. Тогда, с одной стороны, мы будем понимать, к чему ведут разные наши удовольствия или даже не сами удовольствия, а стремления к удовольствиям: на самом деле, они ведут к скорбям. С другой стороны, мы научимся не бояться скорбей, потому что скорби – это такое время, когда мы можем воззвать к Богу, можем начать молиться, если раньше этого не делали или забыли об этом, и начать исправлять свою жизнь. Поэтому скорби – это очень хорошее время оказывается для нас.

И когда мы через скорби опять обращаемся к Богу, то тогда и приходит к нам кротость. В чем это выражается? В том, что мы перестаем остро реагировать на какие-то случаи, которые приключаются в нашей жизни. Мы не реагируем очень остро на какие-то поводы, долженствующие вроде бы нам доставить земную радость какую-то, и так же мы остро не реагируем на разные поводы, касающиеся печали. Потому что, на самом деле, на все внутренне мы реагируем одинаково: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И так же мы молимся о тех людях, которые вместе с нами вовлечены в эту ситуацию. Но внешне как это проявляется? Никак особо не проявляется.

Кротость также отличается от того, чтобы просто все наши чувства были уничтожены. Вот здесь тоже важное отличие, которое не все понимают. Если обычного человека, который не старается подвизаться по-христиански, все время бить по голове разными скорбями, то у него постепенно снизится чувствительность, и он превратится в типичного «узника концлагеря» с большим стажем, у которого атрофированы практически все жизненные интересы. Даже неизвестно, сможет ли он вернуться к нормальной человеческой жизни.

Конечно, в этом нет никакой христианской добродетели, этого человека можно пожалеть. С точки зрения психиатрии, у него есть даже определенная инвалидность, но, с точки зрения христианства, никакой добродетели здесь совершенно точно нет.

Речь идет не о том, чтобы подавить свою эмоциональную сферу, чтобы она вообще не работала, чтобы отключилось эмоциональное восприятие как таковое, а о том, чтобы нам не идти у нее на поводу. То есть наша эмоциональная сфера нормально на все реагирует, мы ко всему относимся критически – и к эмоциональной своей сфере, и к рациональной. Мы сами к себе относимся критически. Мы внутренне неподвижны. Даже когда наш ум хочет куда-то убежать, и когда наши эмоции куда-то убегают, мы сами за ними вслед не убегаем.

Вот такая внутренняя неподвижность ума, которая позволяет оглядеться, которая, прежде всего, позволяет помолиться, и потом уже начинает  что-то делать, хотя бы говорить – вот это, если в общих чертах сказать, и называется кротостью.

Аминь.