Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы переходим к тому Слову «Лествицы», которое посвящено добродетели целомудрия. Это Слово настолько большое, что внутри самой «Лествицы», где бывают отдельные Слова на страничку убористого текста, это целый трактат, потому что  это соответствует важности самой этой добродетели. Это добродетель, от которой зависит наше спасение или погибель самым прямым образом.

С самого начала там заявляется то, что мы  всегда слышим от святых отцов, что мы всегда слышим в богослужениях, — то, что целомудрие – это жизнь ангельская, это нетление, это воскресение еще прежде общего воскресения. Очень часто люди, которые это читают и даже соглашаются внутренне с этим, понимают это как метафору. Они думают: ну какое же это воскресение на самом деле, потому что люди, достигшие бесстрастия, все равно все умирают, а если их почитаем, то как почивших или их мощи.

На это святые отцы говорят так: и Христос тоже умер, будучи бесстрастным. И те, кто, будучи бесстрастными, умирают, они умирают не в силу закона необходимости, которому после адамова грехопадения были подчинены все люди, а в силу того, что они участвуют в подвиге Христа, с Христом умирают. То есть происходит ровно то, что должно происходить с христианами, как об этом говорится апостолом относительно крещения – как раз тот кусочек «Послания к Римлянам» апостола Павла, который читается во время крещения.

На самом деле смысл этого заявления не метафорический, а самый прямой: тот, кто имеет целомудрие, тот имеет в себе нетление. И обратная сторона этого тезиса, которая тоже прямо формулируется и Лествичником, и другими святыми отцами, она тоже имеет не метафорический смысл, а совершенно прямой: то, что нас устремляет к нарушению целомудрия, хотя эта страсть и находится в нашем естестве, это не что иное, как смерть, инстинкт смерти.

В этом смысле весь человеческий род уподобляется какому-нибудь лососю, идущему на нерест. Для продолжения рыбного рода, конечно, это все необходимо – икра откладывается, круговорот жизни продолжается. Но для отдельной рыбы это движение – движение к смерти, потому что, отложив икру, она умирает. Вот так же и люди, которые инстинктом размножения движутся к тому, чтобы человеческий род не прервался, они этим же самым инстинктом движутся к своей собственной индивидуальной смерти.

Поэтому, если мы хотим воскресения, если мы хотим выйти из-под закона смерти, то мы должны выйти из этой власти инстинктов продолжения рода. Действительно, речь идет не только о том, чтобы отказаться от каких-то излишеств, хотя все равно приходится начинать именно с этого – с отказа от излишеств, которые противоестественны, а противоестественно абсолютно все, просто в разной степени, что не ведет к тому, чтобы продолжался человеческий род, все, что не ведет напрямую к размножению.

В большой степени противоестественной является романтическая любовь, между прочим, которой так увлекаются писатели, даже якобы и христианские, русские, XIX века. Конечно, в какой-то степени она полезна, потому что осуществляет тот же самый инстинкт, а сама по себе она так же бесполезна и скорее вредна, как, например, есть соленую еду или поесть чистую соль без еды. От этого можно просто умереть, если есть чистую соль без еды.

Но самое главное, что если мы хотим избавиться от смерти, если мы хотим быть христианами, то для нас совершенно не стоит задача размножиться. И недаром еще слова Плиния Старшего о иудейских подвижниках, которые жили в пустыне, что они народ вечный, хотя у них никто не рождается, монахи применили к себе. Поэтому Лествичник, прежде всего, обращается к монахам, которые уже поняли, что им это надо и выбрали именно такую жизнь, чтобы напрямую побеждать, в том числе, и инстинкт продолжения рода в себе, потому что это инстинкт смерти. А если мы хотим победить смерть в себе, то, хоть сам по себе инстинкт смерти и безгрешен, не является грехом, мы хотим его в себе победить.

И монахи, о которых пишет Лествичник, уже сами для себя решили, им не надо все это подробно объяснять. Он и не объясняет, а все равно много написал. А миряне, которым надо было бы и еще что-то объяснить, должны эти объяснения еще где-нибудь взять, что все мы, если становимся христианами, независимо от того, монахи мы или миряне, мы имеем одну и ту же цель – сделать внутреннего человека монахом.

А пути к этой цели разные. Для кото-то эти пути заключаются в том, чтобы еще и внешнего человека сделать монахом, а для другого это происходит через семейную жизнь. Но прийти надо к тому же самому. В любом случае инстинкт продолжения рода и многочадие, из него следующее, не является христианской добродетелью. Оно не является само по себе грехом, но и не является добродетелью, за него никто не будет наказан, но за него никто не получит Царствия Небесного.

Что же касается целомудрия, то недаром святой Иоанн Лествичник помещает это Слово сразу после предыдущего о чревообъядении, потому что в чревоугодии находится корень его. Не оно само, потому что оно само является страстью, а в нашей природе никаких грехов нету, а они есть только в каждом из нас лично, но в природе находятся некоторые основы для него – в нашей необходимой потребности пищи.

Вот очень похоже и со страстью блудной, основа которой находится в нашей природе – инстинкт размножения и инстинкт смерти, это один и тот же инстинкт, и это точно по Фрейду. Но Фрейд говорит, что это два разных взаимосвязанных движения, а наши отцы говорят, что это вообще одно и то же движение, просто оно имеет разные проявления. И одно связано с другим, потому что если мы не начнем обуздывать себя в чревоугодии, то обо всем остальном нечего и говорить – ничего не получится. А в чревоугодии себя можно обуздывать и тогда можно начать борьбу за целомудрие. Это не значит, что борьба будет выиграна, но создадутся условия, чтобы можно было хотя бы начать.

В чем же тогда может состоять эта борьба? В чем могут быть проявления? Конечно, было бы хорошо не подвергать себя разным дополнительным искушениям, не быть в той среде, где удобно нам проявлять вот эти инстинкты. Это может быть какая-то среда в реальной жизни, а еще легче она достигается виртуально. То есть не надо ходить на соответствующие форумы, площадки интернета, не смотреть чего не надо, не участвовать в обсуждении чего не надо. Потому что это обсуждение плохо само по себе, а еще может повлечь какие-нибудь мысли, которые повлекут к еще худшему. Но и общаться в интернете надо тоже с людьми аккуратно, не менее аккуратно, чем в реальном общении, а, может быть, даже более аккуратно, потому что там свои есть трудности и подводные камни.

Но даже если нам каким-то чудом удастся вести более или менее целомудренную жизнь просто за счет такого вот воздержания, то как только мы поневоле окажемся — а это обязательно произойдет – в другой среде, то все это, скорее всего, пойдет прахом, потому что так глубоко это не усваивается. А усваивается глубоко, как объясняет Лествичник, только то, что необязательно созревает в условиях вот такой изолированности и ограничения в тепличных условиях, потому что, повторю, тепличные условия когда-нибудь кончатся, и тогда это тепличное растение может замерзнуть и умереть, а тогда, когда постепенно происходит развитие среди искушений.

И вот для того, чтобы развитие было правильным, должно быть послушание. Должно быть послушание Церкви, отчасти через руководство книг, отчасти через добрые советы, которые может дать кто-нибудь и из наших знакомых христиан, но такой, которому мы можем доверять как не только доброжелательному человеку, но достаточно опытному, чтобы давать подобные советы.

Это может быть и священник, но не потому, что он священник – от того, что он священник, он, скорее всего, полезет с советами, причем, чем больше он лезет, тем меньше надо этим советам доверять, — а потому, что он может что-то такое полезное посоветовать. Если он человек смиренный, будучи священником, он будет понимать, что не всегда он знает, что надо посоветовать, и говорит прямо, что не знает. А если он считает, что он, как священник, никогда не может говорить слово «не знаю», то тогда, конечно, все его советы, скорее всего, вредные.

Но еще надо знать, отчего у нас эта добродетель нарушается. Конечно, у новоначальных она, казалось бы, нарушается от того, что мы увлекаемся какой-нибудь ерундой – это бывает. Но если мы стараемся уже за собой следить, чтобы этого не было, что же тогда у нас происходит? У «средних», у тех, кто уклоняется от грубых грехов, в том числе, и от умственных грубых грехов, это бывает от высокоумия, от того, что начинаешь о себе думать много всего хорошего, и приводит это к плохому, приводит вот к таким искушениям. Это помимо того, что у них бывает то же, что и у новоначальных — это у Лествичника объясняется. То есть они просто могут увлекаться.

А если человек более или менее успешно отклоняется от того и другого, не думает о себе высоко, то самая главная причина падения, — причем, падение может быть самое плохое, — заключается в том, чтобы осуждать ближних. Когда мы осуждаем ближних за то, что они недостаточно христиане, за то, что они плохие христиане и так далее – а это бывает всегда, когда мы лезем не в свое дело. Какое нам дело какой он христианин? А я вот иду и вижу: да, плохой он христианин. Одно дело, когда нужно оценить, брать ли кого-то в диаконы или священники, и то мы не оцениваем какой он христианин, а только некоторые аспекты его христианства, а другое дело, когда нам вообще ничего не надо, а, однако ж, лезем – вот там он или она такие-то плохие.

Вот это очень плохо. И даже если мы их осуждаем не как христиан, а вообще они не христиане, а какие-нибудь люди на работе и так далее — это очень плохо. Да, может быть, он все плохо делает на работе, может быть мы и правы, но мы должны тогда осудить то, что он делает, а не его самого, что он сам плохой. Вот так получается по неизвестным, может быть, для нас причинам, что у него что-то выходит плохо. Осуждать его нельзя. Если же мы будем это делать, то мы подвергнемся разнообразным падениям, и, скорее всего, блудным падениям.

Лествичник отмечает и другие отцы тоже, что в этом есть такая вот своеобразная польза и смирение. Когда человек гордый, то его очень трудно смирить. И когда он никак не хочет смиряться, то тогда Господь попускает ему впасть в такие мерзкие грехи, чаще всего связанные именно со страстью блуда, которые уже не позволяют ему оставаться в своих собственных глазах праведным.

Тогда он должен смириться и покаяться. Но, разумеется, опять нет принуждения, а есть свобода воли, и бесы его подталкивают, чтобы он не покаялся, чтобы он отчаялся, что раз я это не могу, то тогда я буду еще хуже – но это очень резкая форма отчаяния. А другой, может быть, скажет себе чуть мягче – когда-нибудь потом я все это буду делать, а пока не буду, буду жить так. Это тоже отчаяние, только более слабое, но все равно погибельное.

Но вот правильно осознать, что я вот куда-то не туда зашел, Господи, помоги. Без помощи Божией избавиться от этого невозможно. И таким образом постепенно меняться. Вот к чему ведет нас Лествичник.

Итак, подводя итоги, самое главное. Целомудрие – это нетление. А то, что ему противоречит, вернее, то, что из него не следует – то смерть. И если мы хотим избавиться от смерти – а если мы хотим Царства Небесного, Нового Завета, то это жизнь нетления, — то мы, конечно, должны стремиться освободиться от всего не только противоестественного проявления блудной страсти, но и от нее самой как таковой, от ее корня. Тогда постепенно с помощью Божией, если сами себе не будем мешать высокоумием и осуждением других, будем иметь облегчение в этой борьбе.

Аминь.