Санкт-Петербург, ул. Академика Байкова, 14а

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Продолжая наши беседы о Лествице, сегодня мы будем говорить о смиренномудрии. И как подчеркивает уже в названии этого Слова Иоанн Лествичник, речь, прежде всего, идет не о том или ином поведении, которое может быть обусловлено смиренномудрием или, наоборот, его отсутствием, а именно о некотором тайном расположении души.

Почему такой здесь делается акцент – на этой тайности расположения души? Потому что часто смиренномудрием называют что-то такое, что в собственном смысле им не является, а что является его какими-нибудь последствиями. Например, кроткое поведение, благодушное перенесение всяких неприятностей, невзгод, поношений и тому подобного. Все это обычно считается проявлениями смиренномудрия. Или лицемерия, конечно. Но по сути это все не смиренномудрие, а то, что должно быть следствием смиренномудрия.

Но само смиренномудрие состоит в чем-то другом. В чем же оно состоит? И вот здесь Иоанн Лествичник, в отличие от большинства отцов, очень четко и прямоговорит, в чем оно состоит: оно состоит в том, что прямо назвать никак нельзя. Потому что это то, что принципиально не именуемо. А принципиально неименуемым у нас является только Бог. Поэтому и говорит Иоанн Лествичник, что смиренномудрие – это то, о чем говорит Христос, когда говорит так: научи́теся от­ менé, я́ко крóтокъ éсмь и смирéнъ сéрдцемъ.

То есть смирен по-настоящему Бог, и обретая смиренномудрие, мы обретаем не какое-то сходство с Богом, а только Самого Бога. Поэтому никакого названия на человеческом языке во внутреннем смысле слова смиренномудрие не имеет. Это именно стяжание Бога.

Понимание этого принципиально отличает наше, православных христиан, понимание смиренномудрия от того, что могут в миру называть смиренномудрием, в том числе и обмирщенные христиане. Вообще-то слово это, смиренномудрие, не употребляется в обычном светском языке. Но когда люди его употребляют, то чаще всего они имеют в виду что-то совершенно не то.

В чем же здесь отличие? В том, что когда мы подходим к смиренномудрию, мы проходим через несколько этапов. Их по-разному можно называть, но на современном языке можно сказать, что это этапы.

Сначала мы просто стремимся к тому, чтобы быть смиренномудрым, потому что смиренномудрие – это хорошо. Это то, что, как Иоанн Лествичник говорит, доступно каждому человеку. И все мы должны с этого начинать, совершенно не имея никакого смиренномудрия. Просто узнать, что такое есть, что это хорошо, и к этому надо стремиться. Хотя бы из Евангелия узнать.

Второе – это начать переносить благодушно, когда нас осуждают, и не располагаться к похвале. И вообще подвизаться к смиренномудрию теми способами, какие для этого даются.

А третье – то уже, наконец, стяжать смиренномудрие, то есть стяжать настоящее бесстрастие, которое даруется смиренномудрием, и настоящую святость.

Пытаться стяжать смиренномудрие доступно каждому человеку. Собственно те, кто этим занимается, только те и становятся христианами. Ведь каждому человеку, если он захочет, можно становиться христианином. Но большинство людей не хотят.

И вот если человек захотел и пытается стяжать смиренномудрие, что для этого надо делать? Для этого самое главное условие – это не приписывать себе никаких заслуг. И вместе с апостолом Павлом говорить: зáдняя ýбо забывáя, въ прéдняя же простирáяся.

Иоанн Лествичник так же, как и другие отцы, говорит, что смиренномудрие – это такой покров, который не дает тебе видеть твои добродетели, твои исправления, то есть то, что ты делаешь хорошо, то важное, что у тебя в жизни, с христианской точки зрения, удалось.

Таким образом, человек не видит свои добродетели, но благодаря смиренномудрию, во-первых, лучше видит свои грехи, все лучше и лучше, во-вторых, он никогда не спорит, когда ему указывают на его грехи, даже если на самом деле за ним таких грехов нет. Как объясняют это некоторые отцы, Варсонофий и Иоанн, в любом случае, даже если у тебя нет именно этих грехов, указание полезно, потому что у тебя есть другие грехи, которые у тебя на самом деле есть, но на которые тебе не указывают, потому что эти люди или вообще люди их не знают.

И вот здесь как раз появляется самое главное различие между верующим и неверующим. Потому что если наш современный человек начнет идти путем смиренномудрия, что очень часто делают православные неофиты, то он придет к чему-то совершенно другому. Он тоже будет забывать и не обращать внимания на какие-то свои добродетели. Это, пожалуйста, это мы можем.

Еще легче мы можем считать себя хуже других. И что же будет в итоге? Вот если все время при воспитании ребенка ему говорят, что ты самый плохой, то мы знаем, что будет в итоге: это будет психическое расстройство, тяжелейшее, причем, — если ребенку с самого начала говорят, что он плохой, и его не хвалят.

А тут получается, что нам с Богом предлагается именно такая система воспитания, где нас совершенно не хвалят или почти не хвалят, только иногда уже, когда мы уже совсем изнемогаем, когда мы особенно возгордиться из-за этого уже просто не успеваем. Сил на это нет. Тогда еще немножко можно. А так в принципе не хвалят. Наоборот, смиренномудрие заставляет нас забывать и не видеть то, за что нас можно было бы похвалить.

То есть по мере стяжания смиренномудрия мы теряем даже саму возможность того, чтобы нас похвалили. Если нас хвалит кто-то со стороны, то мы этому не верим и не принимаем это во внимание.

С другой стороны, мы все время видим, что мы хуже других, причем, даже если мы стараемся так подвизаться, то, как говорит Иоанн Лествичник, лошади может казаться, что она бежит быстро, когда она бежит одна, но когда она бежит на соревнованиях, там уже вопрос, быстро она бежит или нет. Есть с чем сравнить.

И вот так мы, сравнивая себя с другими, часто можем замечать, что мы именно хуже других. А если мы смотрим смиренномудренно, то мы замечаем всегда, что хуже. Что лучше – это неважно, если мы в чем-то лучше, этого мы не замечаем, не обращаем внимания, не придаем значения. А в чем-то мы в любом случае будем хуже каждого человека. И вот так хуже, хуже, хуже… И действительно многие наши неофиты идут этим путем, доходят до степеней известных. А что же дальше?

Если люди были склонны к психическим расстройствам депрессивного типа, то бывает чрезвычайное усиление этих расстройств, вплоть до необходимости госпитализации. Если у них, наоборот, очень здоровая психика, тогда бывает одно из двух.

Первое и самое распространенное: через несколько лет церковной практики человек полностью ее оставляет. Человек понимает, что его здесь просто унижают, просто ему ломают психику, и что надо спасаться. И у него возникает устойчивое отвращение ко всему церковному. То есть он не просто расцерковляется и становится таким, какой он был раньше, когда он был нецерковным, а становится убежденнейшим противником всякой церковности.

Второе, что тоже распространено: человек понимает, что, в принципе, надо расцерковляться, но внешним образом делать этого не хочет, — например, потому что он работает в церкви. Потому что он работает попом. И тогда он превращается в такого экономического человека (не рассматриваем случай, какой-то особо плохой, когда там какой-то злодей и т.д., говорим сейчас только про хороших людей). Он просто понимает, что вот он здесь работает, что он должен по возможности никому не причинять зла, а по возможности и пользу причинить, какой-нибудь совет подать и т.д. Но в принципе, конечно, все эти вещи надо от себя держатькак-то подальше. Сам для себя он не постится. Очень характерно, что священники в отпуске не служат на праздники, потому что они же в отпуске, так зачем им служить? Они просто стараются сохраниться в качестве порядочных людей, за что им, конечно, спасибо. Потому что если другой пришел бы на их место, еще хуже было бы. Но фактически это тоже скрытая форма расцерковления.

И получается, что если мы начинаем идти путем стяжания смиренномудрия, имея психологию современных людей, то мы очень быстро уйдем из Церкви. И об этом же говорит Иоанн Лествичник, когда говорит следующее: смиренномудрие есть единственная дверь, через которую можно войти в дом, а все же, которые пришли в монашество иною дверью, татие суть своей жизни и разбойницы.

Такой человек, пытаясь, как тать, влезть в Церковь, приходит к тому, что он там, действительно, остается в качестве татя, более-менее зловредного, либо он просто оттуда оказывается выброшен.

Что же должно быть по-другому? Что же должно быть, если не невроз? Очень просто. Настоящее смиренномудрие, как с самого начала Иоанн Лествичник и говорит, это именно пребывание нас в Боге. Если, кроме того, что нам указывают на наши недостатки и не хвалят за наши достижения, при этом мы находимся с Богом, если мы знаем, что какие бы мы плохие ни были, вот Он тут, Он нас не оставляет, и тем легче нам вместе с Ним работать над тем, чтобы мы исправлялись, — это как раз совершенно позитивно.

Это нас вдохновляет, и в этом нет ни малейшей депрессивности. Потому что одно дело, когда мы знаем, что за наши плохие дела и за то, что мы сами плохие, мы являемся последним отбросом для общества, и все, и на этом точка, никакого больше выхода нет. И другое дело, когда мы являемся отбросами для общества, как говорит апостол Павел, я́коже отрéби мíру бы́хомъ, всѣ́мъ попрáнiе досéлѣ, т.е. буквально говорит, что мы отбросы общества, но при этом у нас есть Тот, Кто гораздо важнее всего общества, и для которого мы не только не отбросы, но Он с нами готов возиться до последнего и никогда от нас не отступится, даже так как если любой человек отступится, как говорит псалмопевец: Я́ко отéцъ мóй и мáти моя́ остáвиста мя́, Госпóдь же воспрiя́тъ мя́, то тут не может быть места ни для какой депрессии и даже не может быть места ни для какой печали.

Одно дело, когда отсутствие смиренномудрия оборачивается гордостью, а это противоположная смиренномудрию злая греховная страсть, которая ведет к отчаянию, вот о чем мы сейчас говорили. И кто не может справиться с отчаянием, тот сходит с ума, а кто может справиться просто земными средствами, тот уходит из Церкви совсем или уходит из Церкви внутренне, оставаясь с ней внешне.

А другое дело, если быть с Богом, то не будет и никакого отчаяния. И гордости тоже при этом не будет. Тогда все будет совершенно хорошо. Потому что я только буду познавать через свои несовершенства, что мне действительно нужен Бог. И у меня только будет лишний стимул молиться, лишний стимул о Нем вспомнить.

И получается, что все мои слабости и даже мои грехи оборачиваются тем, что я становлюсь только ближе к Богу. И поэтому хоть мне приходится задняя забывать и простираться в предняя, все время начинаю сначала, полагая начало, как говорят многие отцы, каждую секунду, я все время нахожусь в начале пути, но я никогда не нахожусь где-то в отброшенном и заброшенном состоянии по отношению к Богу. А Бог же важнее всего мира.

И отчего же зависит, буду ли я с Богом или без Бога? А вот отчего зависит: изначально верующие мы люди или нет. Потому что, конечно, святые отцы Средневековья, как и Иоанн Лествичник, пишут для людей, которые в принципе изначально верующие (конечно не всегда и не все, но более-менее все). И таких людей, если даже сильно лупить по голове, ставить в условия, близкие к советским или фашистским концлагерям, они все-таки не ломаются, а они, наоборот, становятся более верующими. Потому что в них это есть.

Так же в советских или нацистских лагерях. Те люди, которые с какой-то верой туда попадали (будь то баптисты, катакомбники, бандеровцы, многие из которых были униатами, т.е. католиками), а не советской обычной массой советского народа, все они держались в лагерях только еще лучше, можно сказать, чем даже на воле, так как они стали исповедниками. И если по православному, то можно сказать, что и святыми.

Так что если человек такой верующий, каким могли быть люди в Средневековье, или хоть как-то верующий, на него путь уничижения для стяжания смиренномудрия действует хорошо.

А для современного человека, который в массе своей атеистический, оказывается все совершенно по-другому. С него слетает вся та оболочка, которую он принял в этой самой церковной жизни, и он остается ни с чем.

Сейчас очень часто люди воцерковляются, потому что им нравится компания, в которую они, таким образом, попадают. Или им нравится такой образ жизни, им нравятся книжки, нравятся иконы, церковная музыка, времяпрепровождение, и они это просто пакетом все принимают.

Тут можно просто особо-то и не вспомнить, верующий ты в Бога или нет. Это дело на самом деле интимное, т.е. со стороны и не видно. Но дальше можно сделать ошибочное заключение, что оно и неважное. Что ты просто начинай делать то же самое, что делают верующие, и будешь ты членом Церкви.

А вот не получится, потому что через сколько-то лет начнет накапливаться в достаточном количестве такое состояние, чтобы тебе уже стало непереносимым все это уничижение себя. Для этого не обязательно попадать в какой-нибудь монастырь с очень тяжелой дисциплиной, где тебя всячески будут смирять. Даже при нашей расслабленной жизни, где никто никем не занимается, это все равно может быть.

Ты просто сравниваешь себя с тем, как жили святые отцы, как они подвизались. Смотришь, что ты так подвизаться не можешь. И ты начинаешь чувствовать себя не допущенным в клуб. И тебе это становится унизительно. И тебе хочется сказать, что раз это мне недоступно, то в принципе это и не надо.

А тут тонкая грань. Потому что одно дело сказать, что мне это недоступно, но в принципе это надо и хорошо бы, чтобы это было доступно. Или буду спасаться как-то уж иначе, если это мне недоступно. А, может быть, еще постараюсь, и это станет доступно. Без труда ведь это никому не доставалось. Либо я решу, что хватит, что тогда мне этого и не надо. И тогда, конечно, будет результат не очень хороший.

Потому смиренномудрие сейчас, в современном языке, следует назвать тестом на то, верующие ли мы в Бога вообще. Наличие или отсутствие смиренномудрия проявляется не тогда, когда человек готов сам про себя говорить, что он хуже всех, или что он плохой. Даже не тогда, когда он искренне так о себе думает, а не просто готов говорить. А проявляется только тогда, когда действительно ситуация для него в жизни складывается так, что он видит, что он хуже всех. Вот его так поставили, или он сам в таком положении оказался. Если он к этому относится благодушно, потому что для Господа он и такой все равно, хоть он и хуже всех, но при этом единственный и такой, которого Господь ни в коем случае не оставит, тогда это не травматично, тогда это вполне переносимо и хорошо. Вот это и значит, что человек верующий.

А если человек вот с этим остается, и больше у него ничего нет, то просто он изначально ошибся дверью. То есть он пришел в Церковь, куда призываются верующие люди, не будучи сам верующим. Или, может быть, он был верующим, а потом как-то перестал. Такое тоже бывает. А почему это бывает такое? Больше всего в силу тех страстей, которые связаны с гордостью, которые приводят к усилению гордости.

В конечном счете, именно гордость отлучает от Бога и создает у человека иллюзию того, что он пребывает в пространстве, где никого больше нет, кроме его самого. Потому что, действительно, в его психологическом пространстве никого больше нет. Есть он, и есть какие-то там люди, которые более или менее мешают ему, или являются инструментом для какой-то его деятельности. А Бога там не будет.

А вот чтобы был Бог, надо чтобы не было тебя. А чтобы не было тебя, нужно забывать свои исправления и надо спокойно считать себя хуже всех, понимая, что Бог-то все равно не отвернется. Наоборот, ты больше в Боге будешь нуждаться, значит, Он скорее и больше придет тебе на помощь.

Аминь.