(предыдущие беседы здесь)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Мы продолжаем наши беседы об изречениях отцов, и сегодняшняя наша беседа посвящена небольшой главе этого патерика — о том, чтобы никого не осуждать. Глава небольшая, а тема важная.

Эта тема важна еще и потому, что она абсолютно универсальная – не может быть такого христианина, которого бы не касалась, с одной стороны, необходимость подвизаться в этой добродетели, чтобы никого не осуждать, а с другой стороны, кому было бы легко в этом подвизаться, потому что это одна из сложных вещей. А если мы живем в обществе христиан, где считается необходимым делать очень много всего разного, и мы сами с переменным успехом пытаемся это делать, то глядя на тех, кто, как нам кажется или на самом деле, этого не делает, мы склонны впадать в осуждение, что, конечно, полная глупость.

Несмотря на то, что есть очень много поучений святых отцов против осуждения, несмотря на то, что почти все эти поучения применимы к любому человеку, к любому христианину и даже к нехристианину, потому что и для него нет ничего хорошего в том, чтобы других осуждать — это многие даже неверующие философы говорили, — но все же есть нечто специфическое именно в христианском, именно в монашеском неосуждении. И это специфическое заключается в цели.

Поскольку у монашества совсем другая цель, нежели у всех других людей, которые живут какой-то своей жизнью, то если монахи тоже стремятся к тому, чтобы не осуждать, и в этом они подобны всем остальным людям, которые более или менее разумны и в соответствии со своими целями стремятся не осуждать, — то есть все-таки другая причина, по которой монахи стремятся к неосуждению.

А причина одна, но которая формулируется на разные лады разными отцами, в том числе и в этой главе патерика. Она заключается в том, чтобы иметь душевный покой. Пока ты кого-то осуждаешь, тебе до кого-то есть дело, и оказывается, что кто-то во вселенной неправ — или кто-то в интернете опять неправ, как сейчас говорят, — ты никогда не найдешь покоя, у тебя никогда не будет безмолвия, ты никогда не сможешь помолиться. Именно это главная причина, по которой надо никого не осуждать.

Если главная причина для христиан состоит в этом – но не только христиане стремятся к какому-то душевному покою, хотя у них могут быть разные приоритеты, — то христианское неосуждение несет в себе определенные риски, оно в чем-то оказывается очень жестоким. То есть, может быть, было бы лучше человека осудить, но исправить.

Прежде всего, оно заключается в таком принципе: не замечать никаких чужих грехов. Конечно, есть люди, которые приставлены смотреть за другими монахами. А тем более в миру есть очень много жизненных позиций, начиная с позиции родителя и воспитателя, когда человек должен присматривать за тем, что делают другие люди. И, конечно, мы любим в таких случаях вспоминать, совершенно справедливо, что надо осуждать грех, но не осуждать грешника.

Но базовое монашеское представление заключается в том, чтобы грех тоже не осуждать и не замечать. Все время понимать, что это, может быть, какое-то специальное искушение – по искушению бесовскому мы можем видеть то, чего нет, галлюцинацию. А если есть на самом деле то, что мы видим, то это может иметь какой-то другой совсем смысл, который нам непонятен. Разные могут быть варианты.

Если нет какой-то очень серьезной причины вести себя иначе, то я должен вообще не видеть чужих грехов, а, значит, не вмешиваться, а, значит, не помогать другому исправиться. Вот в этом жестокость, и это тяжело.

В этой главе рассказывают о разных монахах, которые проходили мимо совершенно явных грехов, их не видя, но было и такое, что им даже на ощупь представилось, что это люди, но на самом деле это были снопы убранных злаков. Такое вот бывает. Поэтому надо больше всего беречь свое внутреннее, и помнить, что мы не должны исправлять мир. Поэтому мы не только не должны осуждать грешников, но по возможности не замечать их грехи. Но, повторю, это не относится к тем, кто приставлен смотреть за монахами (или, тем более, за другими людьми).

Но тут тоже возникают свои коллизии. В этой главе даже два аналогичных рассказа – один про Макария Египетского, а другой про авву Пиора, когда их позвали на собрание монахов Скита для того, чтобы разобраться, что делать с каким-то монахом нарушителем. Там было монашеское общежитие, время от времени бывало, что кто-то очень сильно «нашкодит», и тогда общее собрание решало, что с ним делать. Высшей мерой наказания было выгнать.

Выгнать монаха – это очень тяжелое наказание, потому что куда он пойдет? Он не очень привык к другой монашеской общине, он менее приспособлен к жизни в миру, чем миряне, то есть искушений у него будет больше, чем у мирян, живущих в миру. И поэтому на такую меру, конечно, идти нельзя. Но если уж очень большой от него вред, то на это идти приходится. Поэтому происходили такие собрания, которые могли выбрать и крайнюю меру наказания.

И вот в одном рассказе авву Макария, в другом авву Пиора зовут на такое собрание, а он несет с собой в одном рассказе дырявую корзинку, в другом – дырявый мешок с песком, и песок этот сыплется. Его спрашивают в собрании: что ты хочешь этим сказать? А он говорит: я иду судить другого человека, а своих грехов я не вижу — их у меня полный мешок, но я на них не обращаю внимания. Как это повлияло на других монахов? Они тоже решили не судить грехи этого человека, а простить.

Конечно, в некоторых случаях так бывало можно. Очевидно, что те случаи,  о которых рассказывает этот патерик, были из этого числа – достаточно было вот такого пристыжения проштрафившегося монаха, чтобы он исправился. Но мы знаем очень много случаев из истории монашества, когда этого было недостаточно, и приходилось выгонять. И вот здесь упор на то, что лучше потерпеть ущерб, но стоять на том, чтобы не разбираться в чужих грехах.

Некоего монаха выгнали из монастыря, и он пришел к подвижнику – авве Антонию, — и тот его принял, вошел в его положение, пожалел, постарался сделать так, чтоб тот у него пожил и исправился, после чего этот монах пошел проситься опять в тот монастырь, из которого выгнали. А его уже не приняли – не поверили в его исправление. Он опять пошел к авве Антонию, а тот пошел с ними поговорить, чтобы они все-таки  его приняли. И привел им такой аргумент: этот человек подобен кораблю, который после тяжелого кораблекрушения, потеряв груз, еле живым дошел в гавань, и вы, вместо того, чтобы принять, хотите его утопить окончательно.

Этот аргумент был, очевидно, правильным в данном конкретном случае. Конечно, такое прощение всегда несет риски. Мы знаем, что Феодор Студит прощал монахов, когда кто-то сбегал из монастыря – его пытались разыскивать и возвращать во многих случаях успешно, — но зачастую выгоняли уже окончательно, то есть обратно не принимали.  То есть, возвращаясь к нашему рассказу, получается, что решение принять обратно – это уже не столько риск для самого советующего, сколько для тех, кто будет жить вместе с этим принятым обратно монахом.

Какой вывод надо сделать? Когда мы живем сами по себе, спасаемся, и у нас нет какого-то специального послушания, специальной ответственности, касающейся заботы по воспитанию других, то надо стараться вообще ни в какие дела не вмешиваться, никому не помогать тем, чтобы его исправить. Просто стараться всем быть добрым примером, даже явно согрешающих стараться не отталкивать – это многим помогает исправиться, хотя это средство мягкое, и в тяжелых случаях оно не помогает, — и больше ничего не делать.

То есть получается, что не надо стремиться делать мир лучше вообще, а надо стремиться делать мир лучше в себе самом. А если у нас есть какие-то обязанности, когда надо  проследить за жизнью монахов или просто христиан, то тогда, конечно, нужно смотреть, нужно осуждать какие-то поступки, стремиться к их исправлению. В этой главе мы находим примеры, как старцы исправляли тех, кто слишком жестоко судил поступки других. Но ведь они тоже все-таки исправляли – судили о поступках несколько неразумных судей, стараясь исправить уже самих этих судей.

Но это вторично, а для себя мы должны идти на риски, потерпеть какой-то ущерб, борясь с каким-то злом. Относительно других, единомудренных с нами, нужно понимать, что и у них тоже риски, как и у нас. Но если это люди, о которых мы должны напрямую заботиться, и если они не являются монахами, то мы должны смотреть более светски.

Тут есть определенные требования к людям, живущим в том или ином общежитии, или работающих на той или иной работе – ты им или соответствуешь, или нет. Если нет, то начальник, которым может оказываться христианин, все равно обязан сказать такому работнику «до свиданья» — если все пути исчерпаны для того, чтобы привести это несоответствие в соответствие.

Но, независимо от того, в какие условия мы поставлены, независимо от того, как внешне нам придется действовать, чтобы не согрешить, — внутренне  лично для себя лучше все потерять,  лучше не только не осуждать грешника, но даже не замечать его грех.

Аминь.

епископ Григорий