Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы продолжаем наши беседы на «Сотницы о любви» св. Максима Исповедника и прочитаем очередные четыре главы, которые посвящены теме нашего ума. Что такое ум?

Когда мы читаем в аскетической литературе об этом, то надо иметь в виду, что ум — это не то, чем мы соображаем, а то, что лучше перевести на русский как слово «дух». Это нечто более глубокое, что имеет в себя часть Божества, то, чем мы предстоим Богу, то, что определяет, будем ли мы жить с Богом или без. Это самое главное, и поэтому то, что происходит с нами в духовной жизни – это то, что происходит с нашим умом прежде всего.

Конечно, если в нашей духовной жизни у нас запросы языческие — кстати, это лучше, чем отсутствие всяких запросов, — и если они только такие, то до ума дело просто не доходит, а мы смотрим на то, как бы нам изменить житейские обстоятельства свои и близких нам людей. Но если мы смотрим дальше, если смотрим, к чему нас Бог призывает, то, конечно, мы будем смотреть именно на состояние нашего ума, и вся наша аскетика будет обращена к нашему уму.

И св. Максим, переходя к этой теме, говорит, для чего нужна нам любовь, о которой все эти главы:

«9. Если жизнь ума есть просвещение ведения (то есть знания, гносиса), а сей свет рождается от любви к Богу (то есть свет, которым ум просвещается): то хорошо сказано, что нет ничего выше Божественной любви.»

То есть Божественная любовь, о которой мы много раз уже говорили, и которая отличается от любви мирской, почему она самая главная, самая возвышенная в нашей жизни? Потому что она имеет свет, которым просвещает ум, делает ум просвещенным. И свет здесь не в метафорическом смысле, а нетварный свет Божества.

Достижение Богом ума описывается так, что многие не понимают и даже удивляются, зачем это нужно, и об этом следующая глава:

«10. Когда, по рачению любви (рачение – это самый сильный синоним в церковно-славянском языке слова любовь, которой соответствует греческое ἔρως), ум преселяется (то есть переселяется, переезжает) к Богу; тогда он ни самого себя и ничего из сущего совсем не чувствует. Озаряемый Божественным безмерным светом, он бесчувствен бывает ко всему сотворенному, подобно, как и чувственное око к звездам по воссиянии солнца.»

Бесчувствен – имеется в виду, что он просто не имеет способности различить. Как наше чувственное око не различает звезд на фоне солнечного сияния, так и ум начинает переставать замечать что-либо чувственное. И вот многие, читая такие высказывания святых отцов, недоумевают, зачем же им это надо.

Да, по человеческому естеству получается именно так: ты вроде бы не больше получаешь знаний, а меньше, но если это именно от преселения к Богу, а не по какой-то другой причине, по которой тоже ум может стать бесчувственным, — и, прежде всего, я имею в виду греховные причины, конечно, — то тогда получается то знание, которое Бог знает, оно становится доступным человеку. И поэтому тут получается не потеря, а выигрыш. Мы к этому еще вернемся, а сейчас еще одна важная глава:

«11. Все добродетели содействуют уму в рачении к Богу, но всех более чистая молитва (то есть все добродетели имеют одну и ту же цель, все они хороши, но какая большая и главная? Мы вспоминаем Евангелие о любви, а здесь говорится иначе, потому что стоит вопрос, что мне делать конкретно, чтобы была эта любовь. Конечно же, нужна чистая молитва). Ею воскрыляемый (то есть, получающий от нее крылья) к Богу, он (то есть ум) бывает вне всего сущего.»

То есть такая молитва отрешает от мира. Все добродетели содействуют уму, а самая главная из них – чистая молитва. Чем чистая молитва отличается в самой своей основе? Не буду говорить, чем она вообще отличается, потому что она всем отличается, но в своей основе она не направлена на то, чтобы получить какое-нибудь благо, избежать какую-нибудь неприятность. Это главное отличие. Можно молиться, и мы в богослужении каждый день молимся и о том, и о другом – чего-то избежать, что-то получить, — но это еще не чистая молитва, это подготовка к чистой молитве.

Чистая молитва направлена к тому, чтобы у Бога просить только Бога. Естественно, что для приобретения истинной любви и просвещения ума, самая главная молитва – это именно такая молитва. И если ты больше всего хочешь это получить, то об этом и молись. К чему же это приводит?

Сейчас я прочитаю последнюю на сегодня главу. Она относится к тем главам, которые иногда пропускают, не читают некоторые читатели аскетической литературы. Действительно, может быть, не в каждый момент и не на каждый твой вопрос хочется получить именно такой ответ, но, тем не менее, необходимо это знать всем и всегда, кто только читает нашу аскетическую литературу.

«12. Когда чрез любовь ум восхитится Божественным ведением (гносисом, Божественным знанием), и, став вне сущего, восчувствует Божескую беспредельность (или бесконечность): тогда, по примеру Божественного Исаии, от изумления пришед в чувство своего ничтожества (то есть почти своего несуществования), искренно возглашает слово сего пророка (как было в видении пророка Исайи): о окаянный аз, яко умилихся, яко человек сый, и нечисты устне имый, посреде людей нечистыя устне имущих аз живу: и Царя Господа Саваофа видех очима моима (Ис. 6, 5). – Это слова Исайи из того видения, где ему явился серафим.»

Это то, к чему приводит чистая молитва и любовь – к видению Бога.  А если я еще от этого далек, то полезно ли мне об этом читать? Какой в этом смысл? Во-первых, если мы этого не будем понимать, то в православной аскетике мы вообще ничего не поймем. Я поясню это таким примером, который сам придумал, поэтому не надо к нему очень серьезно относиться.

Когда кто-нибудь был в другой стране, где мы не бывали, то мы понимаем, что его рассказ об этой стране передает какой-то опыт, которого у нас нет. Особенно, если он жил с какими-то дикарями, которых мы не знаем – там совершенно другие обычаи, другая жизнь. И если мы хотим узнать хоть что-то о той жизни, то мы обращаемся к тем людям, которые имеют существенно другой опыт, нежели мы, — к тем людям, которые бывали там, где мы не бывали, и, может быть, никогда не побываем.

И это еще больше относится к Царствию Небесному, к познанию Бога. И вот те святые отцы, которые оставили нам это учение, действительно побывали очень далеко за пределами обычного нашего опыта, пусть и благочестивых христиан – по крайней мере, тех, кого считают в народе благочестивыми. Бог действительно открывается в большей или меньшей мере, но открывается кому-то так, как обычно живущие люди даже не могут себе представить, что так может быть. Нам, может быть, кажется, что мы такие же, как и эти люди, кому Бог открывается, и если мы пятнадцать-двадцать лет потрудимся, то тоже так будет.

И да, и нет. Да, потому что мы все одной природы, и все что дается одному человеку, может даваться и другому. Но нет, потому что пятнадцать, двадцать и даже сто лет труда здесь совершенно ничего не значат сами по себе. Труд значит, да. Полнота отрешенности от мира значит. Но нельзя просто работать за награду, для того, чтобы просто добиться какого-то состояния. Я бы даже сказал, что не получится просто стремиться за Царствием Небесным.

Да, чтобы начать этот путь, конечно, обещание Царствия Небесного и награды – это все имеет значение. А вот для того, чтобы продолжать, не бросить – уже нет. Потому что не хватает этих стимулов, люди ослабевают. И дальше они либо совсем сходят с трассы, либо появляется совершенно другой стимул, потому что если они уже вкусили и увидели яко благ Господь хоть в самой-самой маленькой мере, то уже такая жизнь продолжается не потому, что надеются что-то там конкретно получить, а потому что нет никаких альтернатив: я не могу больше ничего другого делать, у меня есть только эта жизнь, об остальном я даже думать не хочу. Потому что, чем бы для меня это ни кончилось, даже если я не получу Царствия Небесного и погибну, но сейчас я не могу делать ничего другого, кроме как это.

Поэтому не может быть такого аргумента, что вот я подвизался уже пятнадцать-двадцать лет как эти пустынники, а ничего до сих пор нет. Кстати, есть действительно люди, которые с точки зрения внешней аскезы и физических трудностей подвизались значительно суровее, чем многие настоящие святые, но они не достигали того, чего достигали святые, или даже погибали и отпадали. Об этом тоже очень много говорится в литературе.

Поэтому ведь дело не в этом, а в том, для чего мы подвизаемся и зачем. И вот если мы идем этим путем, то независимо от того, зачем и как мы его начали, постепенно у нас появляется совершенно новая мотивация – мотивация невозможности жить иначе. Тогда мы понимаем, что были люди, которые прошли этим путем намного дальше, чем мы, которые оставили нам эти поучения, и они действительно опытные и, насколько это вообще возможно человеческим языком объяснить, объясняют нам, как туда прийти.

Поэтому нужно понимать, что бывает с умом в этих состояниях. Да, ум сам себя не помнит, но он имеет Божественное вЕдение, имеет то, что знает Бог, и это все-таки он. Но в то же время, он – это не он. Вот здесь все время такое противоречие, но не потому, что это неправда, а потому что это на самом деле противоречиво.

Кстати, Максим Исповедник, может быть, был единственным святым — по крайней мере, единственным мне известным, — который постарался в другом своем сочинении разобрать это подробно и логически. Но и без этого разбора почти все люди и всегда могут понять, о чем речь. Это нельзя представить наглядно, но это можно понять, если мы захотим.

Итак, о чем говорят нам сегодняшние главы? О том, что самое главное – это чистота ума. Самая главная молитва – это чистая молитва, которая ведет к этой чистоте ума. Она ведет к преселению к Богу, к полному отключению нашего ума от восприятия земного. Но если мы воспринимаем Бога, или в меру того, как мы к этому приближаемся, мы будем знать хоть чуть-чуть все земное так, как это знает Бог. Это гораздо важнее. Происходит такой обмен нашего земного и естественного знания вещественного мира на не земное и сверх-естественное знание мира, которое имеет о мире его Творец.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)