Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В этих боевых карантинных условиях мы все же продолжаем наши беседы о главах о любви Максима Исповедника. Во-первых, ничто нас не должно отрывать от самых основных дел, мы должны о них думать, потому что больше, чем о душе, никогда и ни о чем нельзя думать, а если об этом думать, то тогда и обо всем остальном хорошо подумается.

Во-вторых, как это ни странно, я бы совершенно не мог это подстроить, даже если бы хотел, а сегодняшние три главы святого Максима образуют небольшую тему, которая прямо точно подходит для карантина. Итак, начнем:

«51. Неразумный, водимый страстями, когда, будучи движим гневом, растревоживается, спешит без рассуждения бежать от братий: когда же похотью разжигается, тогда, раскаиваясь, паки прибегает, и вступает с ними в беседу (можно перевести более точно, но в другой стилистике: “чтобы с ними потусоваться”). Благоразумный же в том и другом случае поступает иначе. В случае рассерчания, отсекши причины возмущения, освобождает себя от огорчения на братий; в случае похотливости воздерживается от бессловесных позывов и праздных бесед».

Как общение с людьми регулируется у людей страстных? То им все надоели, они на всех разозлились, куда-нибудь убегают, а когда они никого вокруг себя не видят, им хочется общаться. С точки зрения аскетики не только здесь, у святого Максима, но и у всех отцов это означает некое блудное возбешение, и оно может проявляться в тщеславии, но, в любом случае, к людям тянет такая нездоровая привязанность, и Фрейд бы согласился, что это блудная привязанность. И тогда человек идет в их среду, чтобы как-то провести время, чувствовать себя не одиноко и так далее. А дальше может быть что-то и худшее.

Благоразумное поведение совершено противоположное. Когда надо общаться с людьми, и возникают какие-то огорчения, то надо подумать, а в чем здесь огорчение. Православным надо подумать, какие страсти мои тут зацепились, и их отсечь, тогда не надо будет отсекать людей, потому что огорчение пройдет. А если людей не хватает, к ним влечет блудная страсть, то надо это так и осознать, понять, что никуда мне за ней идти не надо, и сидеть спокойно дома в карантине.

«52. Во время искушений не оставляй монастыря своего; но мужественно переноси волнование помыслов, особенно наводящих печаль и уныние: ибо таким образом, благопромыслительно быв искушен скорбями, возымеешь твердую надежду, на Бога. Если же оставишь оный (монастырь), то окажешься неискусным, немужественным и непостоянным».

Уныние – это, напоминаю, отнюдь не печаль, а всякое такое нездоровое любопытство и стремление, чтобы тяжелое время поскорее прошло, когда будет то, когда это, когда ужин, когда ко мне кто-нибудь придет… Вот это добродетель — сидение в келье, сидение в монастыре. Надо уметь выдерживать одиночество и заниматься такими делами, своими. Если этого не уметь, то христианской жизни не будет.

Вообще, если человек специально в этом не воспитан, то, как правило, он этого не умеет, и его куда-то тянет. На него нападает сначала уныние, потом печаль. Уныние ему напоминает массу вещей, которые он не может получить в данный момент, и которые ему, строго говоря, и не нужны. Печаль начинается от того, что он не может этого получить, и как было бы хорошо то-то и то-то,  и, в конце концов, он не выдерживает и куда-нибудь уходит. А если не терпеть этих искушений, то ты просто не будешь обрабатываться, как всякое изделие, а обрабатываться надо, чтобы иметь искусность, мужество и постоянство.

Мужество – это самое понятное, это когда надо не бояться и идти на всякие трудности. Постоянство уже менее понятно – это такая христианская добродетель, хотя она и в античности тоже была, когда есть умение стоять на той позиции, на которой ты должен стоять, несмотря на то, что тебя с нее сбивают. Христианство не может быть без постоянства, и потому не только во время святого Максима, но и в самой ранней христианской литературе и поздней иудейской очень много говорится о такой христианской добродетели как постоянство. Насколько это трудно, мы можем заметить даже по своим мыслям – когда надо что-то обдумать, насколько трудно держать одну мысль в голове больше пяти минут.

И еще упомянута такая добродетель – быть искусным. Точнее, тут сказано, что если не будешь терпеть, то будешь неискусным. Во всяком деле нужен опыт, некое искусство, техническое умение, технический навык, который приобретается только в  том случае, если человек некоторое время в этом упражняется. И вот нам надо упражняться в том, чтобы сидеть в одиночестве, терпеть то, чем мы должны заниматься.

Это упражнение в какой-то степени всем христианам необходимо, а монахам оно необходимо как одно из важнейших в их жизни умений, в этом мы должны быть искусны. Может быть, представители других профессий должны быть в чем-то другом искусны, а те, кто занимается самым главным нашим делом, которое еще называется у святых отцов «искусством искусств», то есть монашеством, должны уметь выдерживать изоляцию. Совершенно нет никакого пути, чтобы можно было обойтись без этого умения. Изоляцию надо просто полюбить.

И последняя на сегодня глава:

«53. Если желаешь не отпасть от любви Божественной; то ни брата своего не допусти уснуть в огорчении на тебя, ни сам не усни в огорчении на него: но иди, примирися с братом твоим, и, возвратясь (Матф. 5, 24) с чистою совестью, принеси Христу дар любви в прилежной молитве».

Мы говорили сегодня в самом начале про то, как гнев мешает жить с братиями, и вот здесь дан конкретный рецепт по одному частому случаю — когда гнев нас разлучает, когда мы прогневались, вышла какая-то размолвка. Апостол Павел говорит, употребляя пословицу: «солнце да не зАйдет в гневе вашем». Что это значит? Это значит, что до захода солнца помирись, насколько это от тебя зависит. Во всяком случае, со своей стороны обязательно, и, насколько от тебя зависит, помирись и с его стороны тоже, чтобы не оставлять на темное время суток, на следующие сутки тем более, какие бы то ни было размолвки. Это частный, но чрезвычайно важный совет.

Вот об этой пользе изоляции, о том, как монаху ее терпеть, как раз и говорят сегодняшние три из четырехсот глав о любви.

Аминь.

епископ Григорий (Лурье)